Что есть общество, как не способ, позволяющий всем… всем нам, индивидуальностям, иметь выбор?

А вам, человечкам, не хочется воли?
Вы в серости дней почернели, ослабли.
Скажите, не верится в лучшее более?
Не снятся ночами вам всем дирижабли?
    Тяжелая груженая повозка с переделанными медленно ехала по грязным кривым улицам. Возница не спешил и никого не опасался - он проезжал по этому маршруту ежедневно, окружающие уже успели привыкнуть к необычной группе переделанных, сидящих в повозке за прутьями клетки. Мужчины и женщины были синеволосы и у каждого отсутствовали верхние конечности. Вместо них на протезах были вживлены в человеческую плоть массивные механизмы: лопаты, кирки, сверла. Переделанные ехали, негромко переговариваясь, многие из них молчали, а некоторые даже умудрялись прикорнуть.
    Кристора оперлась о Болтуна, греясь о его теплую спину. Тот доброжелательно хмыкнул и негромко что-то пробормотал, но девушка не услышала что конкретно. Ее руки-кирки были свешены через край повозки, а взгляд скользил по прохожим. Сегодня был тяжелый день. Она устала, и глаза закрывались сами собой, убаюканные полутьмой, спустившейся на Нью-Кробюзон. Да, она определенно задремала, думая о теплой еде. Поэтому Пташка не увидела скользнувшие в темноте улиц тени, слишком торопливые и постоянно оглядывающиеся. Не услышала обрывков фраз, в которых упоминался Джек-Полмолитвы. Не почувствовала, как остановилась лошадь перед странным препятствием на дороге…
Она помнит только лязг железа, с каким скрежетом вздувались и лопались прутья решетки, как заржала лошадь, цокая о камень копытами, и как страшно прохрипел возница.
    Ее вытолкнули из повозки, радостно что-то крича, а она растерянно вертелась волчком, с ужасом смотря на багровое пятно рядом с лежащим возницей. Его кровь смешивалась с грязью, а хрипы с возгласами веселья…а потом страха.
    — Милиция! Скорее!
    — Уходим, детишек, уводите детей.
    — Аррх, сейчас будет потеха!
    — Святой Джаббер! 
    — Бегите! Пташка, беги же отсюда!
    И она побежала.
    Ныряя в темноту улиц, боясь оглядываться, она слышала только свое стучащее сердце. Прохожие оборачивались, удивленно ойкая или с отвращением скалясь, — синеволосая с огромными кирками вместо двух рук, грязная и всклокоченная. Ее трудно было проглядеть.
    "Куда же мне спрятаться? Они пустят погоню сейчас же, а мне даже негде укрыться. Срочно думай, бедовая твоя голова!"
    Темные узкие улочки, везде проулки и много глаз, много людей. Ее запомнят, точно запомнят, а потом расскажут, где видели. Остановить Пташку встречные люди побаивались из-за ее внушительных железных рук, но девушка знала, что милицию это бы не остановило.